Славянский обряд «перепекания ребенка»: на лопату - да и в печь?..

«Страшные» места в народных сказках, когда злыдня Баба Яга пытается посадить на лопату и сунуть в печь Терешечку/Ивашечку, на самом деле — отголосок старинного обряда «перепекания ребенка», который, несмотря на свою древность, был очень живуч и в иных местах сохранялся вплоть до XX века, а то и дольше.

Помимо записей этнографов и историков, сохранились и литературные упоминания об этом действе, которое было весьма распространено у наших предков. Например, ему подвергался в детстве Гаврила Романович Державин, по свидетельству В. Ходасевича, оставившего нам жизнеописание классика. Правда, процедурные подробности там не указываются.

Итак, «перепекание ребенка» — древний обряд. В одних местах к нему прибегали в случае рождения недоношенного, хилого младенца, при наличии рахита («собачьей старости»), атрофии и прочих недугов. В других — отправляли в печь всех подряд новорожденных. Зачем? Вот об этом и поговорим.

Считалось, что если ребенок появился на свет раньше времени, если он слаб или болен, то это значит, что «не дозрел» в материнском чреве. А раз так, то нужно довести его до «нужной кондиции» с тем, чтобы он не только выжил, но и обрел необходимые жизненные силы.

Печь в традиции древних славян представляла собой своего рода отражение вселенной как триединого мира: небесного, земного и загробного, равно как и место общения с предками. Поэтому к ее помощи обращались, чтобы спасти недужное дитя.

При этом уподобляли рождение ребенка выпечке хлеба, а потому в классическом варианте «перепекания» младенца предварительно обмазывали ржаным (и только ржаным) тестом, оставляя свободными от него только рот и ноздри. Тесто, к слову сказать, тоже было не простое, а на воде, принесенной на рассвете из трех колодцев, желательно — бабкой-знахаркой.

Обмазанное тестом дитятко укладывали на хлебную лопату, привязывали к ней и трижды отправляли на короткое время в теплую (не горячую!) печь, в которой нет огня. В одних местах это поручалось бабушке-повитухе, в других — самой матери, в третьих — самой старой женщине в селении.

Никогда перепекание не проводилось в одиночку и всегда сопровождалось особыми речами. Но если бабушке-повитухе (при которой состояла помощница, чтобы снять ребенка с лопаты), достаточно было побормотать что-нибудь вроде: «Припекись, припекись, собачья старость», то в других случаях предполагался обязательный диалог участниц процесса.

Смысл его заключался не только в произносимых словах-иносказаниях, но и поддерживал ритм, в котором надо было отправлять и возвращать из печи ребенка, чтобы он не задохнулся. Например, если по ритуалу полагалось действовать лопатой матери, то у дверей могла стоять свекровь.

Входя в дом, она спрашивала: «Что ты делаешь»? Невестка отвечала: «Хлеб пеку», и с этими словами двигала лопату в печь. Свекровь говорила: «Ну, пеки, пеки, да не перепеки» и выходила за дверь, а родительница доставала лопату из печи. Аналогичный диалог мог происходить с женщиной, которая, трижды обойдя избу по ходу солнца, вставала под окно и проводила ту же беседу. Кстати, иногда под окном вставала мать, а у печки орудовала знахарка.

* * * Русских печек становится все меньше. Детская смертность, что ни говори, гораздо ниже, чем в стародавние времена. Младенцев в наши дни не перепекают (разве что кладут в инкубатор). Зачем же вспоминать «старину седую»? А помните, как в сказке гуси-лебеди прекратили погоню за детьми только после того, как те забрались в печку?

Печка может быть условной… Ведь сам процесс перепекания был не только медицинской процедурой, но и в не меньшей степени — символической.