Православная концепция смирения как фактор, влияющий на социальное устройство России

Достаточно часто в современной России, как и сто лет назад, отмечается большая степень покорности подавляющего большинства людей власти. Современные исследователи могут видеть причины этого в советском прошлом, дореволюционные исследователи связывали покорность русских с православием, в котором концепция смирения занимает одно из центральных мест. Николай Бердяев в своем сочинении «Идея России» высказал мысль, которая может свести воедино обе упомянутые точки зрения: «Русский народ — религиозный по своему типу и по своей душевной структуре. Религиозное беспокойство свойственно и неверующим. Русские атеизм, нигилизм, материализм приобретали религиозную окраску. Русские люди из народного, трудового слоя, даже когда они ушли от православия, продолжали искать Бога и Божьей правды, искать смысла жизни. Русским чужд рафинированный скептицизм французов, они — верующие и тогда, когда исповедуют материалистический коммунизм. Даже у тех русских, которые не только не имеют православной веры, но даже воздвигают гонение на православную церковь, остается в глубине души слой, формированный православием. Русская идея — эсхатологическая, обращенная к концу. Отсюда русский максимализм. Но в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению. Русские люди любовь ставят выше справедливости. Русская религиозность носит соборный характер. Христиане Запада не знают такой коммюнотарности, которая свойственна русским. Все это — черты, находящие свое выражение не только в религиозных течениях, но и в течениях социальных».

Таким образом, получается, что очень многое современная Россия унаследовала от СССР, а СССР - от царской России. И, несмотря на то, что на первый взгляд ключевые идеи современной России, СССР и царской России кардинально отличаются, мало отличается сам механизм реализации этих идей. Социальный механизм России остается прежним. И одна из характерных черт этого механизма – это смирение.

Под смирением подразумевается низкая активность большинства населения в практических действиях по требованию от власти чего бы то ни было. Русские могут ругать власть, иногда даже бастовать в форме «ничегонеделания», но они не идут на открытый конфликт, например распад Российской империи и СССР произошел скорее потому, что власть рассыпалась «сверху», а не была разрушена «снизу» (к тому же во время обеих революций почти вся страна, кроме столиц, была вообще не в курсе происходящего).

Чтоб лучше понять природу такого отношения к власти, имеет смысл рассмотреть христианскую концепцию смирения и то, как она реализовалась в западной и восточных церквях на протяжении веков, и какие результаты дала в странах, унаследовавших социальные черты католичества, православия и протестантизма (если эта концепция была действительной силой истории).

Если обратиться к первохристианству и непосредственно к Библии, то можно увидеть, что смирение там понимается, как смирение перед Богом и только перед Ним. Смирение определяется как противоположность эгоизму, гордыне; люди рассматриваются как братья и сестры, как дети одного Отца. Смирение в данном случае, по сути, является гармонией с миром, когда человек видит себя частью более крупного и величественного целого, а не мелкой и оторванной от мира единицей. Эта совершенно здоровая и благая мысль переносится на отношение к власти, когда христианство становится государственной религией в Римской империи, а сформировавшаяся церковь и государство начинают поддерживать друг друга.

До момента расхождения западной и восточной церкви требование смирения перед властью было негласным. Церковь все же была отделена от государства, и византийский император не был одновременно патриархом, несмотря на то, что к 7 веку Италия и территория Палестины были частью Византии, в которой было пять равных по статусу патриархов (Константинопольский, Римский, Александрийский, Иерусалимский, Антиохийский). Однако с завоеванием Палестины и Египта мусульманами три патриархата попадают под их влияние. В то же время Римский патриарх при помощи Франкского государства получает независимость от Византии и ставит себя выше константинопольского патриарха: «в 752 году Пипин был коронован на франкский престол. Он стал основателем династии Каролингов. Пипин в награду за услугу, которую папа оказал ему, через три года после своего восшествия на престол, с сильным войском перешел через горы Альпы, вторгся в Италию и захватил Рим, который после завоеваний византийского императора Юстиниана в шестом веке находился под контролем Византии». Таким образом, Папа римский стал первым, кто официально сосредоточил в своих руках духовную и светскую власть, получив от франкского государства так называемую папскую область. Именно после этого негласное требование смирения перед властью становится гласным, одним из главных идей западных миссионеров христианства с того времени становится требование признания главенства римского папы. Однако такая явная претензия главы католической церкви на политическую власть в западной Европе привело впоследствии к сопротивлению королей, войнам за власть, заигрыванию пап с монархами, «пленениям» пап, появлению «антипап» (нелегитимных ставленников монархов) и другой политической и церковной борьбе. Таким образом, даже до наступления времен реформации в Западной Европе не было ни церковной, ни политической стабильности. Однако такая стабильность была в восточной церкви на территории Византии.

Таким образом, негласное правило смирения перед властью в Византии дало больший эффект, чем гласное требование главенства римского папы. Владимир Соловьев пишет: «Не на Западе, а в Византии первородный грех националистического партикуляризма и абсолютического цезарепапизма впервые внес смерть в социальное тело Христа. А ответственная преемница Византии есть русская империя. И теперь Россия есть единственная христианская страна, где национальное государство без оговорок утверждает свой исключительный абсолютизм, делая из церкви атрибут национальности и послушное орудие мирской власти, где это устранение божественного авторитета не уравновешивается даже (насколько это возможно) свободою человеческого духа». Получается, что на территории Западной церкви официального смирения перед властью было больше, однако на территории Восточной церкви этого смирения было больше в действительности. Российская империя со времен Петра первого смогла соединить в себе, как внешнее требование смирения из католичества (сделав царя главой церкви), и неофициальное более глубокое требование смирения перед властью в целом из православия. Поэтому покорность русских людей власти была даже больше, чем в православии Византии, и намного больше, чем в католицизм, и еще больше, чем в протестантизме (который вернул церковь к первохристианству и призывал к смирению только перед Богом и к деятельной позиции в отношении к власти).

С одной стороны можно провести параллель между Россией и Византией (говоря о преемственности России) и противопоставлять Византийское смирение (терпимость) и стабильность тому хаосу и нетерпимости, которые имели место на Западе. Именно так делает Н.Я.Данилевский: «Насильственность, в свою очередь, есть не что иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо-должен ему уступить, волею или неволею, как неравноправный ему. Такое навязывание своего образа мыслей другим, такое подчинение всего - своему интересу даже не кажется с точки зрения чрезмерно развитого индивидуализма».

Однако Византия была не столь терпима, ненасильственна и пассивна, как Россия. Даже притеснение раскольников в России не сравнится с гонениями на инакомыслящих в Византии: «Восстановив иконопоклонение, его приверженцы решили, что наступило подходящее время для полного разгрома павликиан, которые решительно высказывались против поклонения иконам и мощам. Феодора подписала указ об истреблении огнем и мечом всех павликиан. По всей Византии начались розыски павликиан. "Отречение от павликианства или смерть", - требовала Феодора. Большинство павликиан твердо защищало свои взгляды. Как утверждают светские и церковные историки, во время краткого правления Феодоры было казнено не менее ста тысяч павликиан». Точно также до времен династии Романовых не было терпимости и ненасильственности в России, хотя православие уже было (достаточно вспомнить междоусобную борьбу за власть русских князей с привлечением татар или варягов, разделы земли между родственниками… то есть по сути постоянная гражданствая война, если можно так сказать). То есть на взгляд автора данной статьи не совсем правильно будет говорить о большей или меньшей насильственности и нетерпимости в истории православия и католицизма. Меньшая насильственность связана скорее с историческими факторами, как например завершение формирование государства и относительное социальное спокойствие внутри страны, когда нет постоянной необходимости с кем-то бороться.

Вместо разговора о большей или меньшей насильственности, будет разумнее говорить о большей или меньшей деятельности, то есть активности людей (и рассматривать связь активности с концепцией смирения). Но лежит ли причина бездеятельности и пассивности России (со времен формирования централизованного государства) и относительной пассивности Византии в религии?

На фоне бурной Европейской истории полной постоянной борьбы, история Византии выглядит менее насыщенной событиями (хотя безусловно остается борьба Византии с внешними врагами и внутренняя борьба за власть), а Российская история выглядит еще скуднее, как говорит П.Я.Чаадаев: «Поры бьющей через край деятельности, кипучей игры нравственных сил народа – ничего подобного у нас не было. Эпоха нашей социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была наполнена тусклым и мрачным существованием без силы, без энергии, одушевляемом только злодеяниями и смягчаемом только рабством. Никаких чарующих воспоминаний, никаких пленительных образов в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые века, все занятые нами пространства, и Вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил о прошедшем и рисовал его живо и картинно. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной. У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда. Мы воспринимаем только совершенно готовые идеи, поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой, т.е. по линии, не приводящей к цели».

С одной стороны можно согласиться с П.Я.Чаадаевым, что если бы Петр Первый видел потенциал самостоятельного появления активности в России своего времени, то не стал бы насаждать в ней западную культуру, и что, только видя в ней пассивную, смиренную и ленивую страну, он ограничил самостоятельность церкви и стал всячески стремиться «вестернизировать» Россию, сделать её более гордой, более амбициозной и деятельной. Однако из произведения Чаадаева можно сделать и обратный вывод, что именно это заимствование чуждой культуры и принесло бездеятельность и пассивность, которая продолжалась в России и среди дворян, чему свидетелем и был Петр Яковлевич. Таким образом, русское смирение опять же оказывается мало связанным с православием, так как при ослаблении позиций православия с самого начала 18 века смирение не ослабло, а скорее выросло, или осталось на том же уровне.

Таким образом, получается, что смирение и покорность русских власти стоит особняком по отношению как к смирению и относительной пассивности Византии, так и активного миссионерства в Западной Европе (которое было продиктовано скорее не идеологией, а желанием папы получить политическую власть над христианизированными территориями). По крайней мере, очевидно, что первостепенным фактором зарождения смирения является политическая и социальная стабильность. И именно появление централизованного государства в России обеспечило ту почву, на которой появилось использование одних людей другими (крестьян дворянами) и оправдание этого православием в среде крестьян. То есть православное смирение в России является не причиной пассивности крестьян, позволивших себя закрепостить, а скорее наоборот, православное смирение в России - это следствие подобного закрепощения.

Что касается эпохи конца 19 века и начала 20, когда Российскую империю сменил Советский Союз, «православная» пассивность и общинность была тоже скорее следствием действительности, нежели её причиной (хотя многие в ту пору считали наоборот). После кардинальной смены идеолгии, притеснения церкви советами, русская общинность осталась, как и русская пассивнось. Точно также она осталась и после распада СССР. Параллели дореволюционной России с современностью посвящена другая моя статья.

Таким образом, можно сделать вывод, что православие, как и католичество (как и протестантизм) являлись скорее описанием историческо-социальной реальности (неким оправданием), нежели тем, что эту реальность породило. Поэтому можно сказать, то попытки списать те или иные исторические события и явления на религию в России вряд ли имеют серьезное основание. Например, в начале 20 века славянофилы говорили о русской ненасильственности и женственности русской души, но после 1917 года русский народ всем показал свою ненасильственность (и в первую очередь самому себе).

Однако если идеология и религия в прошлом были описанием действительности, это не значит, что в будущем религия не может стать создателем действительности. То, что в прошлом российское смирение было вызвано не православием, а жесткой централизацией власти и бессовестностью многих людей, не значит, что в будущем православие не сможет создать искреннего смирения в России, основанного именно на глубоком понимании Библии. Для этого нужно, чтоб люди глубоко понимали, знали и интересовались религией, тогда эта религия влияет на них, формирует их жизнь и жизнь страны (так как отдельные люди являются частью страны). Неудивительно, что в прошлом религия не могла формировать смирения или деятельности, но была только прикрытием экономических или политических интересов (достаточно вспомнить взятие крестоносцами Константинополя в 1204 году и то, как они себя там вели). Однако в современном мире, когда почти все люди умеют читать и писать и имеют образование (чего почти не было даже сто-двести лет назад), религия впервые в истории может превратиться из желаемого, выдаваемого за действительное, в то, что действительность формирует. То есть, как ни парадоксально, но в 21 веке после окончания «холодной войны» (когда противостояние идеологий закончилось и началось противостояние культур и религий), религия начинает формировать социальную действительность. И через сто-двести лет назад можно будет сказать, что религия и определенная её концепция послужила действительной причиной тому или иному историческому событию. Поэтому эра религий не только не закончилась в 20 веке (как принято считать), но еще только начинается, так как религия впервые в истории начинает быть самостоятельной причиной тех или иных событий. В каком-то смысле можно сказать, что религия для человечества – это как инструмент, который лежал веками и ждал, пока его владелец подрастет и окрепнет и научится наконец-то им полноценно пользоваться.

Если посмотреть на место смирения в христианстве современности, можно увидеть явные отличия православия и католицизма от протестантизма. Соответственно православие с католичеством в будущем будут иначе влиять на людей, нежели протестантизм. Чтоб это почувствовать, достаточно зайти в православный, католический и протестантский храм (все три вида есть в России, хотя конечно столь гигантских и роскошных католический соборов, как в США или Европе в России нет). Человек, входящий в православный или католический храм, ощущает себя как бы на периферии его, ведь с самого становления христианской церкви было принято всячески украшать и возвеличивать храмы. В православии и (в меньшей мере в католичестве) есть идея соборности, то есть идея коллективного спасения, когда все люди одной церкви обретают спасение через Христа. Это некий аналог исламской уммы, то есть группы единоверцев, которые являются единым целым. В православии эта общность спасается через Христа при совете церкви, в католичестве, через церковь (а именно папу) и потом через Христа. Но и православие, и католицизм склонны скорее подавить индивидуальное в человеке и побудить его быть лишь частью единой общности, которая спасется через Христа.

В то время в протестантизме преобладает идея индивидуального спасения. Духовенство не отделено от прихожан, то есть любой верующий может проповедывать. Храмы сами по себе очень просты (в США большинство протестантских церквей отличаются от обычного павильона только наличием креста). Поэтому прихожанин не ощущает большой дистанции между собой и тем, что видит в церкви (так как убранства церкви почти нет и все люди равны), он становится неким «воином Господа» (как говорят русские протестанты), он становится миссионером, так как его религиозное спасение зависит исключительно от него и того, сколько людей через него придет в церковь. То есть концепция индивидуального спасения протестантизма схожа с рыночной конкуренцией, в то время, как коллективное спасение православия и католицизма подобно большой корпорации, куда надо просто войти и проявлять почтение, не соревнуясь с «коллегами». Эти различия на взгляд автора будут играть в истории все большую роль, и «протестантская этика» США и северной Европы (также как частично в России и везде, где есть протестантизм) будет давать всё больше плодов. В это же время мистичность православия и в меньшей степени католицизма будет побуждать людей больше к спокойствию и созерцанию, нежели к конкурентной борьбе.

Что касается современной России, то её религиозный «окрас» сейчас очень разнообразен. Под религией стоит понимать любой взгляд на мир, основанный преимущественно на вере и принятый в готовом виде извне без внутреннего глубокого размышления. Сейчас в России часть старшего поколения придерживается религии «научного атеизма», часть перешла в православие, широко распространены стали также и американские протестантские церкви. Часть населения России придерживается ислама, который вряд ли будет увеличиваться или уменьшаться в смысле количества последователей. Среди всех поколений в России есть люди еще неопределившиеся, живущие идеей личной выгоды (однако рано или поздно и у них встает вопрос о смысле этой выгоды и их самих). Таким образом Россия в будущем будет подвержена комплексному действию как «протестантской этики», так и православно-католической мистической пассивности и созерцательности, а также судорожной активности «неопределившихся», направленных на самообогащение и развлечение. сайт автора другие статьи автора

Отзывы и комментарии